Право, вы были пчелой. О насекомых в творчестве Льва Толстого

Автор: Иван Родионов

Пересчитывать насекомых, упоминаемых в творчестве прозаика – дело не только трудоемкое, но и потенциально не такое интересное, как в случае с поэтами. Стихотворец может обернуть насекомое тропом, одушевить его, тогда как прозаик, особенно реалист, будет описывать насекомых натуральных, настоящих. То есть, если упростить, частота упоминаний того или иного насекомого прозаиком обыкновенно просто зависит от характера тех пейзажей и интерьеров, которые рисует автор. 

К счастью, с Толстым все гораздо любопытнее. На то он, собственно, и Толстой.

В художественной прозе Толстого упоминаются:

• Пчелы (из них 5 – трутни) – 51 раз;
• Мухи – 48 раз;
• Бабочки – 22 раза;
• Комары – 20 раз;
• Тараканы – 11 раз;
• Муравьи – 9 раз;
• Блохи – 9 раз;
• Вши – 7 раз;
• Моль – 7 раз;
• Сверчки – 6 раз;
• Клопы – 5 раз;
• Жуки (разные) – 4 раза;
• Шмели – 3 раза;
• Шершни – 2 раза;
• Оводы – 2 раза;
• Слепни – 2 раза;
• Осы – 2 раза;
• Стрекозы – 2 раза;
• Мошка – 2 раза;
• Кузнечик – 1 раз.

Важная оговорка: во-первых, мы рассматривали исключительно художественные тексты Толстого и не учитывали статьи писателя, эпистолярное наследие и т. д. А во-вторых, здесь мы не стали включать в список и анализировать тексты Толстого, написанные для детей и представленные в «Азбуке»: там насекомые не просто упоминаются, но зачастую выступают в роли вполне самостоятельных персонажей, и для разговора о них нужен несколько иной подход к анализу. И, вероятно – отдельная статья.

Итак, большинство насекомых во взрослых художественных текстах писателя, во-первых, действительно появляются в текстах Толстого напрямую, в роли самих себя, а во-вторых, связаны с конкретными пейзажем/ситуацией/эмоцией. Так, слепни и оводы, как им и положено, облепляют лошадей и в «Детстве», и «Войне и мире», и в «Анне Карениной»:

Клопы непременно заводятся в дурных постелях. Вши заедают людей в неблагополучии их:

С тараканами несколько разнообразнее: они что-либо покрывают («Утро помещика»), шелестят и шуршат («Война и мир»), а их в ответ распугивают («Поликушка»), вымораживают («Два гусара») и изводят («Воскресение»)

Толстовский шершень, как правило, не слишком умен: он то бестолково стучится о стенку улья («Война и мир»), то бьётся о стекла рамы («Анна Каренина»):

Блохи, как правило, ассоциированы с собаками или волками, но иногда перекочевывают в народные фразеологизмы – «Ищи, как собака блох ищет» во «Власти тьмы».

Сверчки в прозе Толстого проявляются исключительно со звуковой стороны. Они "наполняют воздух своими ясными, непрерывными звуками" («Набег. Рассказ волонтера»), "кричат через сени", "как бы празднуя победу над всеми" («Война и мир»). Голосистый сверчок дважды даже оборачивается нуль-приемом: умолчанием, когда значимым является именно отсутствие чего-либо – так, в пьесе «Власть тьмы» страшные монологи завершаются лаконичными авторскими ремарками: «Молчание. Сверчок».

Иногда насекомые нужны Толстому как элементы тонкой психологической детальности. Например, Долли не может отличить осу от пчелы, а хозяйственный Левин – может (Анна Каренина»):

У адвоката, второстепенного героя того же романа, мужицкое лицо, он ловкач, франт и хитрец – но его наиболее запоминающейся характеристикой становятся постоянные попытки ловить моль. Кстати, про моль. Совпадение или нет, но в почти идиллическом «Детстве» юный рассказчик упоминает, что «благодаря ее заботливости (Натальи Савишны), шитье и галуны на мундире были совершенно свежи, и сукно не тронуто молью». А в тревожном «Отрочестве», напротив, в проброс говорится так: «Запах съеденного молью сукна, пыли и какой-то кислоты, которым отличается наша бричка».

Вошь у Толстого, кстати говоря, не всегда однозначно дурной образ – эти паразиты приятно согревают Пьера в французском плену, а также становятся персонажами чудной авторской поговорки: от тоски вошь напала («Фальшивый купон»).

Зато все одиннадцать толстовских комаров – неприятные, а то и жутковато-приставучие. Они постоянно досаждают герою «Юности», мучают едва ли не всех персонажей «Казаков», жалят Нехлюдова («Воскресение»):

Бесчисленные мухи у Толстого липнут к лошадям и людям, они "несносные" («Метель»), "упорные" («Анна Каренина») и "докучливые" («Война и мир»), и потому их "спугивают" («Холстомер»), "отгоняют" и "обмахивают" («Хозяин и работник»). Муха появляется в первом же хрестоматийном предложении «Детства», становясь катализатором рассуждений юного героя о несправедливости семейной иерархии:

Помимо мух, собственно, натуральных, есть у Толстого и мухи «переносные», образные. Так, Лев Николаевич, судя по всему, любил фразеологизм «Какая муха его (ее, их) укусила?», поскольку использовал его в своих художественных текстах целых три раза («Анна Каренина», «Два гусара», «Труждающиеся и обремененные»). А какое жуткое и точное «мушиное» сравнение:

Муравьёв после знаменитой статьи про зелёную палочку и муравейных братьев в художественной прозе Толстого ожидаешь. Но их относительно немного, и они почти всегда упомянуты в положительном контексте. Муравьи (и люди, с ними сравниваемые) у Толстого постоянно в движении – "снуют" («Воскресение»), "копошатся" («Война и мир»), "кишат" («Детство»), "спешат" («Война и мир»). И, конечно, трудятся.

Пчела – это звук: она жужжит («Юность», «Севастополь в декабре месяце», «Метель»), гудит («Анна Каренина») и даже – какая точность! – визжит, запутавшись в человеческой бороде («Анна Каренина»).

Пчела – это цвет: вьющаяся золотистая пчела-работница («Утро помещика») и чёрная пчела-грабительница («Война и мир»).

Пчела – это проверка человека на «ладность», дельность. Пчеловодством лишь теоретически увлекается Нехлюдов из «Утра помещика» и бахвалится, что пчелы его не кусают. Оказывается, что вполне кусают, а не трогают они знающего их повадки на практике старика Дутлова. Левин из «Анны Карениной», как уже упоминалось, тоже разбирается в пчелах и любит их, как и герой «Двух стариков».

Пчела – это искушение (Софья Андреевна не даст соврать). Так, героиня повести «Дьявол» носит фамилию Пчельникова – и вольно или невольно сводит с пути истинного главного героя, почти положительно-прекрасного Иртенева.

Пчела – это универсальная аллегория. У Толстого есть дидактический рассказ «Две различные версии улья с лубочной крышкой», где история улья пересказывается двумя сторонами-антагонистами: трутнем и рабочей пчелой.

Но есть и более известные примеры, и оба – из «Войны и мира». В четвёртом томе романа история пчелы, укусившей ребёнка, разрастается до притчи о непостижимости и многообразии истинных причин и следствий всякого явления человеческой жизни. А третий том подарил нам описание сожженной Москвы как опустевшего полумертвого улья, в котором пока еще едва теплится жизнь.