Гусев Н. Н. Летопись жизни творчества Л. Н. Толстого:

В разговоре отзыв Т. о «Горе от ума»: «Очень остроумно и не грубо, а изящно».

Яснополянские записки Д. П. Маковицкого:

Вечером в 8 часов Мария Львовна в агонии. За час до смерти узнала Л. Н., притянула его руку к груди, а Николаю Леонидовичу сказала: «Умираю».

За четверть часа до смерти еще произнесла «Коля» и ласкала его рукой. Потом поднялась и, сидя, подпертая подушками, скончалась. Противилась впрыскиванию камфары, кофеина, а к концу и питью вина и мешкам с горячей водой. Умерла в 20 минут первого ночи 28 ноября. Л. nbsp; Н. подошел к ней, сел и за 10 минут до смерти поцеловал ее руку.

— Умирала спокойно, — сказал Л. Н.

Около нее стояли и сидели все: родители, братья: Сергей, Андрей, сестры, невестка Мария Николаевна, Юлия Ивановна. В другой комнате Наталья Михайловна, Афанасьев и я. Была гробовая тишина. Только ее слабеющее дыхание. Скоро после кончины пришел Николай Леонидович, без слов обнял и поцеловал ее. Доктору Афанасьеву пожал руку, поблагодарил. Все один перед другим старались скрывать свое горе, не плакали. Николай Леонидович жил с Марией Львовной неразлучно. Ему должно быть очень тяжело. Андрей Львович позвал его к нам ночевать. До трех часов сидели и разговаривали.

Л. Н. в 2 часа пополудни пришел ко мне в комнату (наверно, с тем, чтобы утешить). Спросил: «Что делаете?» — Потом сказал:

— Как она спокойно умирала! В такие времена спасение — занятия... Было бы занятие: печку топить, дрова рубить, а тут разговоры, ни к чему не ведущие... Как странно, на меня смерть сама по себе, как что-то натуральное, не производит совершенно никакого впечатления. Равнодушен к смерти. Даже дурной поступок другого человека, не говоря о своем, больше трогает. Если бы я знал, что она совершила дурной поступок... — и Л. Н. сказал приблизительно так, что это было бы ему больнее, чем ее смерть.

Ежедневники С. А. Толстой:

Маша скончалась тихо в 20 минут первого ночи. Лев Николаевич сидел возле нее и держал ее руку. Она сидела прислонясь к подушкам, мы все были в комнате (под сводами). Я поцеловала ее в лоб и стояла возле Л. Н. Коля плакал порою и целовал ее руки, когда она уже утихла. Страшный ветер гудел и рвал все. Не верится, что Маши нет, и тяжело очень.

Дневник Л. Н. Толстого:

Сейчас, час ночи, скончалась Маша . Странное дело. Я не испытывал ни ужаса, ни страха, ни сознания совершающагося чего-то исключительного, ни даже жалости, горя. Я как будто считал нужным вызвать в себе особенное чувство умиления горя и вызывал его, но в глубине души я был более покоен, чем при поступке чужом — не говорю уже своем — нехорошем, не должном. Да, это событие в области телесной и потому безразличное. — Смотрел я все время на нее, как она умирала: удивительно спокойно. Для меня — она была раскрывающееся перед моим раскрыванием существо. Я следил за его раскрыванием, и оно радостно было мне. Но вот раскрывание это в доступной мне области (жизни) прекратилось, т. е. мне перестало быть видно это раскрывание; но то, что раскрывалось, то есть. «Где? Когда?» это вопросы, относящиеся к процессу раскрывания здесь и не могущие быть отнесены к истинной, внепространственной и вневременной жизни. — Записать надо:

1) Во мне постоянно борятся три жизни: 1) животная, 2) во мнении людском и 3) жизнь божеская. Божеская жизнь, т. е. проявление во мне воли, силы божьей, одна жизнь истинная; две первые — подобия жизни, скрывающия истинную. Все различия людей только в том, какая жизнь преобладает; а все живут до конца.

2) На народном языке жалеть значит любить. И это верное определение того рода любви, который больше всего связывает людей и вызывает их любовную деятельность. Есть любовь, когда, видя высоту, правду, радостность человека — существа, чувствуешь свое единство с ним, желаешь быть им. Это любовь низшего существа к высшему. И есть любовь, и самая нужная — перенесение себя в другого, страдающего человека, сострадание, желание помочь ему. Это: жалеть — любить. Первая любовь может перейти в зависть, вторая может перейти в отвращение. — Первая любовь: любовь к Богу, к святым, к лучшим людям , свойственна человеку, но особенно важно развить в себе вторую и не дать ей извратиться в отвращение. В первой любви мы жалеем, что мы не такие, как те, кто лучше нас, во второй любви мы жалеем, что люди не такие, как мы: мы здоровы, целы, а они больны, калеки. Вот тут надо особенно стараться выработать в себе такое же отношение к духовно больным людям, развращенным, заблуждающимся, гордым (что особенно трудно), как и к больным телесно. Не сердиться на них, не спорить с ними, не осуждать их, а если не можешь помочь, то жалеть их за то, что те духовныя калечества и болезни, которые они несут, не легче, а еще тяжелее телесных.

3) Я думал прежде — и так записал — что как, положив свою жизнь в произращении, можно радоваться на успехи произрастания, также можно, положив свою жизнь в совершенствовании, радоваться на успехи. Но это неправда. Свое совершенствование никогда не видишь, если оно действительно. А если видишь, то его нет. Можно только приучить себя класть жизнь не в совершенствовании, а в проявлении своей божественной природы, жить по божьи, и усилие заменится привычкой.

4) 7 Жизнь, истинная жизнь только в том, чтобы в каждый момент настоящего, не руководясь ни прошедшим ни будущим , проявлять свою божескую сущность, жить «побожьи». Как это мало, а вся мудрость жизни, вся разгадка её смысла в одном этом.

5) Как в минуты серьезные, когда, как теперь, лежит не похороненное еще тело любимого человека, ярко видна безнравственность и ошибочность и тяжесть жизни богатых. Лучшее средство против горя — труд. А у них нет необходимого труда, есть только веселье. А веселье — неловко, и остается невольно фальшивая, сантиментальная болтовня. Только что получил фальшиво сочувственные письма и телеграммы, и встретил дурочку Кыню, она знала Машу. Я говорю: Слышала наше горе?

— «Слышала», — и тотчас же: «копеечку дай».

Как это много лучше и легче.